Слухи о близком закате западной цивилизации возникали в прошлом веке с пугающей регулярностью. Еще в 1918 году, сразу же после окончания Первой мировой войны, немецкий философ Освальд Шпенглер напугал европейцев книгой "Закат Европы". Книга стала интеллектуальным бестселлером, но история пошла своим путем, и мрачные предсказания Шпенглера не сбылись. На протяжении бурного и кровавого века Европе хватало политической воли, чтобы после катастроф возрождаться буквально из пепла, не изменяя своим фундаментальным ценностям: свободе, индивидуализму, демократии. Сейчас европейской, западной цивилизации брошен новый вызов, и пока не ясно, достаточно ли она вооружена для ответа на него.

Соблазны победы

Впрочем, отчасти и Шпенглер, и другие скептики были правы. Нельзя отрицать того факта, что западная цивилизация (такая, какой она сложилась в XIX веке, - гуманистическая, буржуазно-либеральная) действительно погибла в огне мировой войны. На смену ей пришла куда более жесткая "цивилизация" тоталитарных режимов, концлагерей и газовых печей. Это тоже было "закатом", во всяком случае глубочайшим кризисом Запада и Европы, из которого они сумели выйти только в результате новой кровопролитной войны, да еще и вступив в противоречивый союз с одним из самых жестоких тоталитарных режимов. Тогда, впрочем, казалось, что кризис не только не преодолен, но и углубился: мир был разделен по идеологическому признаку и несколько десятков лет балансировал на грани катастрофы - советские танки стояли в центре Европы, всегда готовые к броску до Ла-Манша, шла холодная война, болезненно распадались старые колониальные империи, коммунизм наступал на всех фронтах.

Однако западная цивилизация вновь доказала свою историческую жизнеспособность - холодная война была триумфально выиграна, и все 90-е годы Запад упоенно пожинал плоды своей победы. По обе стороны Атлантики царила настоящая эйфория: злейший враг повержен, Запад на пике своего военного, экономического и политического могущества и впервые чувствует себя в полной безопасности. Начался экономический бум, продолжавшийся все десятилетие, пошел многообещающий процесс глобализации. Западу, казалось, удалось тогда решить проблемы, которые решения не имели, - например, помирить израильтян с палестинцами. Это уже потом, когда Нобелевские премии мира были вручены, выяснилось, что затея потерпела полный крах, а тогда Запад очень гордился своей дипломатической "победой" - она вставала в один список с другими "победами", среди которых главной было сомнительного качества "урегулирование" на Балканах.

Вообще говоря, такого рода эйфория, какую испытывали Европа и Америка в 90-х годах, для цивилизации и ее жизнеспособности чрезвычайно опасна. Слишком велик соблазн окончательно увериться в своей исторической правоте, в вечности и универсальности принципов, опираясь на которые, цивилизация достигла таких впечатляющих успехов. Начинает казаться, что другие общества и цивилизации просто обречены пойти по пути, так успешно пройденному Западом: дело только во времени и в настойчивой со стороны Запада помощи отстающим в развитии обществам. Если же они, эти общества, почему-либо упрямились и упорно сторонились навязываемых им западных принципов мироустройства, это вызывало крайнее удивление и раздражение: они подвергались остракизму, экономическим и политическим санкциям, записывались в список "стран-изгоев". Западных людей не очень-то смущало, что на территории таких стран живут сотни миллионов людей и что многие из "неправильных" режимов (а они и впрямь не всегда симпатичны) держатся не только на штыках, но и на идеях, которые могут быть там не менее влиятельны, чем западные идеи свободы, прав человека и демократии.

Все для блага человека

Мировой порядок в 90-годы стараниями "миротворцев" не то чтобы стал ужесточаться, но он стал терять альтернативность. Народы и страны как бы лишались свободного выбора: либеральная демократия - настаивала западная пропаганда - есть вершина развития человечества, после ее утверждения во всем мире (а эта цель казалась близкой и выполнимой) история с ее конфликтами, войнами и противостоянием идеологий заканчивается и начинается век всеобщего процветания. В конце 80-х - начале 90-х чрезвычайно популярной на Западе была книга американского философа Френсиса Фукуямы, которая так и называлась: "Конец истории".

Казалось бы, то была философия победы, но никто не оценил тогда ее расслабляющего, демобилизующего потенциала. Она давала иллюзию, что в мире не осталось уже такого врага цивилизации (западной, конечно же), который мог бы помешать человечеству быстро продвигаться по верному пути к концу истории. А значит, и не надо находиться в постоянном напряжении и ожидании угрозы, можно расслабиться, разоружиться и насладиться наконец плодами заслуженной победы - чувством безопасности, материальным благополучием, чудесами высоких технологий. В богатых странах Запада пышным цветом расцвел гедонизм: человек - высшая ценность в либерально-демократическом обществе, и весь окружающий мир предназначен для того, чтобы доставлять человеку удовольствие.

Тогда же, в 90-е годы, Запад, только что победивший идеологического врага, стал заметно "леветь". Дело даже не в том, что к власти все чаще приходили "розовые", социал-демократические правительства, возглавляемые бывшими бунтарями 60-х. Дело в том, что пошла бурная либерализация внутренней жизни: общества становились все более открытыми, росла социальная защищенность людей, идея прав человека стала своего рода священной коровой, и права эти в странах Запада постоянно расширялись. Особенно велика была забота о разного рода меньшинствах - национальных, сексуальных, возрастных. Словно бы воплощался в жизнь старый коммунистический лозунг: "Все для блага человека!" Хочет человек вступить в однополый брак - пожалуйста, имеет полное право. Хочет выкурить "косячок" марихуаны - нет проблем. Хочет умереть безболезненно - разрешим эвтаназию. Желает ходить в мечеть или, наоборот, поклоняться Сатане - построим ему мечеть, а на сатанинские действа будем смотреть с этнографическим любопытством.

По обе стороны океана утвердилась "политкорректность" - крайняя, на грани идиотизма, квинтэссенция "прав человека". А права меньшинств - особенно национальных - закрепил принцип "мультикультурализма". Турок, приехавший в Германию на заработки, или пакистанец, поселившийся в Англии, наделялись свято соблюдаемым правом жить своими обычаями и законами, не сливаясь с коренным населением. То есть культура иммигрантов, какой бы экзотической и чуждой она ни была, уравнивалась в правах с культурой коренных жителей. Ее теперь нельзя было назвать "господствующей" - и по существу, и по тому, что "политкорректность" запрещала. Иммигранты правом жить в чужой стране, как в своей, с удовольствием воспользовались, и теперь нет в Европе крупного города, где не было бы кварталов, населенных только пришельцами. Прежде единая ткань европейской цивилизации как бы разрывалась этими инородными вкраплениями, чуждыми анклавами, что, конечно, не способствовало укреплению ее основ.

Да они, собственно, уже давно были ослаблены падением влияния христианства. Христианство - и никуда от этого не денешься - духовная основа всей западной цивилизации, но к концу XX века стало окончательно ясно, что на Западе (и прежде всего в Европе) сформировалось практически секулярное, полностью безрелигиозное общество. Цивилизация как бы оторвалась от своего морально-нравственного фундамента и повисла в воздухе. Остался формальный свод заповедей, ритуалы, но в деятельности своей западный человек давно уже руководствуется не заповедями, а плоским здравым смыслом. Между тем иммигрантские анклавы в Европе чаще всего объединены живым и сильным религиозным чувством. У иммигрантов помимо пресловутого "блага человека" есть и другие, более весомые ценности, за которые они готовы постоять.

И политкорректность, и мультикультурализм, утвердившиеся на Западе в 90-х годах, воспринимались первое время как признак силы: Запад, мол, настолько силен, а путь его настолько верен, что он не боится конкуренции с чуждыми цивилизациями даже и на своей собственной территории. Но с течением лет стало ясно, что под прикрытием этих крайне либеральных понятий внутри западного общества сформировалось какое-то другое, причем откровенно враждебное всем ценностям христианской цивилизации. Хотя и не имеющее ничего против жизни на иждивении ненавистного Запада.

Все 90-е годы в мире нарастало раздражение против "золотого миллиарда", но Запад, упоенный своим могуществом, как-то не очень по этому поводу тревожился: силы были несопоставимы, а богатства хватало, чтобы от мировой голытьбы откупаться. Ситуация казалась полностью управляемой, и именно поэтому 1 1 сентября западный мир испытал такой сильный шок.

Ползучий кризис

Шок этот, надо признать, до сих пор еще не преодолен, и Запад, несмотря на широко разрекламированную борьбу с международным терроризмом, пребывает в состоянии некоторой растерянности. По видимости Джордж Буш-младший предпринимает самые энергичные усилия, чтобы разгромить нового врага, но как-то смущает малая отдача от этих усилий. Ну да, талибы побеждены и в Афганистане насаждается что-то похожее на демократию. Дело полезное, но талибы, несмотря на их воинственность, представляли собой все-таки локальную угрозу: мозги и деньги международного терроризма имеют явно не афганское происхождение.

А теперь решительно непонятно, почему следующей мишенью избран Ирак. Ну да, у Америки свой счет к Саддаму, есть у нее в Ираке и вполне определенные материальные интересы. Но, скорее всего, Саддам падет жертвой именно растерянности американского президента: после Афганистана конкретная цель сразу стала нечеткой, потому что террористы везде и нигде, а больше всего их наверняка на Западе. Но нельзя же устраивать войсковую операцию в Калифорнии или во Флориде! Словом, очень заметно, что решимость у Буша есть, а четкого представления о том, что делать дальше, - нет.

Впрочем, у Америки хотя бы есть решимость и ясное ощущение того, что мир вступил в новую и очень тревожную фазу своего развития, чего никак нельзя сказать о Европе. Европа после 1 1 сентября заняла позицию, похожую на страусиную. Европейские политики отдают дань антитеррористической риторике, однако в реальности чуть ли не саботируют американские усилия, какими бы хаотичными и непоследовательными они ни были. Европа словно бы боится признаться самой себе, что триумфальные для нее 90-е годы закончились, что мир должен теперь измениться радикально, а значит, многие планы, намеченные еще в 90-х годах, волей-неволей придется корректировать.

Между тем события последних месяцев, возбуждавшие европейское общественное сознание куда больше, чем борьба с международным терроризмом (введение единой валюты, дальнейшее расширение ЕС и НАТО), - это ведь еще не затухшая инерция 90-х.

А главное - европейцы решительно не желают участвовать в каком бы то ни было вооруженном противостоянии. Пятьдесят лет находившиеся под защитой американской армии, они, похоже, просто уже не представляют себя в этой роли. И первая реакция европейского общественного мнения на любую ситуацию, связанную с применением силы, - пацифистская. Пацифизм, как показывает опыт современной Европы, вовсе не всегда знак выношенных убеждений - иногда он просто обратная сторона гедонизма, глубоко пустившего корни в европейскую почву. Жизнь человека - высшая ценность, и на свете нет ничего, что могло бы заставить ею жертвовать.

Не хотят в Европе отказываться и от любимой игрушки - "прав человека", как понимает их леволиберальное общественное мнение. Терроризм терроризмом, но в борьбе с ним не должны страдать любимые европейскими интеллектуалами "национально-освободительные движения" вроде чеченского или албанского, хотя невооруженным глазом видно, как мало борцы за свободу отличаются от обыкновенных бандитов. Пожалуй, Россия до сих пор остается для европейских политиков и обывателей куда большей угрозой, чем международный терроризм. Поэтому ее стараются теснить, где только это возможно - от Балкан до Калининграда.

Попытка сделать вид, что ничего принципиально нового в мире не происходит, может дорого обойтись Европе. Ее коренное население стареет, а мусульманские анклавы крепнут и становятся все более агрессивными. Рано или поздно острого конфликта не избежать, однако Европа к нему вряд ли готова. Представить себе что-то вроде нового американского министерства внутренней безопасности на европейской земле решительно невозможно: Европа для этого слишком левая и слишком расслабленная. Защищать права человека в любой точке земного шара она готова изо всех сил, но защищать право своей цивилизации на выживание во враждебном окружении - это уже проблема.

Словом, несмотря на богатство и экономическую мощь, Европа выглядит сейчас явно слабеющим звеном западной цивилизации. После десятилетия почти бесконфликтного процветания в ней начинается тихий, ползучий кризис - прежде всего кризис морально-политический, который может обернуться очередным историческим поражением. И кто знает, хватит ли Европе сил, чтобы снова подняться.

На фоне малодушного уклонения Европы от выполнения своего цивилизационного долга неминуемо будет расти значение России как своеобразного последнего "резерва" христианской цивилизации. Нынешняя экономическая и военная слабость России вряд ли этому помешает. Конечно, она идет все тем же единственно верным, либерально-демократическим путем, которые прошел в свое время Запад. Но по этому пути она прошла еще не так далеко, чтобы превратиться в банальное потребительское общество, основанное на гедонизме и голом здравом смысле.

Российское общественное сознание представляет собой сейчас довольно причудливый конгломерат идей, ценностей и даже предрассудков - наследие бурного XX века. В этом конгломерате есть и остаточный русский мессианизм, представление о великой мировой роли России, есть напластования социалистических и коммунистических идей, есть и либеральные ценности, правда, в несколько отличном от левоевропейского понимании. К человеку в России вообще всегда было принято относиться жестко, человеческие потери здесь никогда не считали, что, конечно же, не есть хорошо. Но в свете наступающих тревожных времен это качество национального сознания приобретает новое значение и вес и дает России кое-какие преимущества перед расслабленной Европой. Да и недаром российский и американский президенты понимают сейчас друг друга куда лучше, чем своих европейских партнеров и союзников.

Насколько можно понять по действиям и словам российского президента, для него растущее значение России в мировых делах - не секрет и не звук пустой. Времена, к сожалению, действительно наступают опасные, но именно такие времена испокон веку предоставляли России шанс занять достойное место в мировой иерархии. Другое дело, что чаще всего приобретенное влияние потом бездарно растрачивалось, но это уже другая проблема.

Профиль , N46